Мой славный город канул в Лету:
Друзья, художники, поэты,
Их дерзновенные мечты
И дорогие сердцу лица —
Нетленный мир, где может скрыться
Душа от праздной суеты.
Люблю гулять по тем проулкам,
Дышать тем воздухом и к гулким
Прислушиваться голосам.
Там всё возвышенно, как в храме,
И тонкость чувств, и нежность мамы,
И лёгкость взлёта к небесам.
Там жизнь уже не скоротечна
И радость вовсе не беспечна,
Печаль действительно светла.
Уже случилось покаянье,
И нет ни воли, ни желанья
Вершить никчемные дела.
Понять бы это всё, осмыслить
Не для какой-нибудь корысти,
Но чтобы ощутить в себе
Не страх, не слабость, но готовность
Принять фатальную бездомность
И соответствовать судьбе.
Все знают, но никто не верит,
Что жизнь конечна —
Не вечность, так хотя б преддверие
Чего-то вечного.
Как полустанок между двух
Миров огромных,
Где просто переводишь дух
У плит надгробных.
Не оттого ль так хорошо
Ломать буханку
И водку пить, когда сошёл
На полустанке?
Пусть в поездах летит народ
За горизонты:
Одни за подвигом на фронт,
Другие — с фронта.
А ты присядешь на скамью
И, глядя в небо,
Отпустишь в поле боль свою,
Занюхав хлебом.
На полустанке кипяток
С дешёвым кофе.
Нет никого. Лишь ты и Бог.
Как на Голгофе.
2017
Сарай. Пригрело. Кромки снега,
Растаявшего день назад.
Смотрю сквозь щели: утро, нега,
Залитый светом палисад.
Лицо к доске приблизишь — запах
Угля и высохшей сосны.
Над душевой в шершавых баках
Ржавеет первый день весны.
И громыхнёт в жестянку капля,
Сорвавшаяся наугад.
Прозрачно. На заборе пакля
Вбирает досок аромат.
Не шелохнуться, не нарушить
И не пуститься в словеса —
Как будто доски могут слушать
И есть у воздуха глаза.
Туман — как дыханье небес
На мёрзлое наше житьё,
На всенепрощенье сердец,
На всенепрощенье моё.
Так дышат на холод стекла,
Чтоб вывести пальцем узор.
Так дышат, когда истекла
Вся жизнь и звучит приговор.
Так дышит отступник в тиши,
Так дышат любовь или страх.
Так дышат во сне малыши,
Забытые в детских домах.
Так дышат в объятьях болот,
Когда невозможно грести,
Так дышат утопшему в рот,
Когда есть надежда спасти.
Акварелью весёлой и яркой
Разметались причёски женщин —
Смелые выкрики чаек,
Маяки на скалистой весне.
Как приветливо нынче море —
Море воздуха и рассветов,
Под ладонью медузой упругой
Проплывает воспоминание.
Побежим же по улицам нашим,
Отражаясь улыбками в лицах,
Наступая на тени башен,
Как на прибрежные камни.
Спустимся по ступеням
К самым истокам улиц —
Там за углом знакомым
Красный звенит трамвайчик.
По булыжникам мостовой
Моя радость грохочет апрелем,
И взлетает от песен моих
Голубиное облако к небу.
Я бегу всё быстрей и быстрей,
Подчиняясь далёкому свету,
И во мне безудержно клокочут
Лужи весны зелёной!
Жаль, что в юности мы на манжетах
Не писали случайных стихов,
Не признали жрецами поэтов,
Не назвали лжецами жрецов.
Жаль, что мнили себя выше тщеты,
Наблюдая, как рвутся лжецы
Обращать в фарисейство поэтов,
Унижать и вручать им при этом
С канцелярским усердьем венцы.
Мы свой голос, подобно чужбине,
Отдавали на откуп чужим.
Голоса наши стали чужими,
И когда мы общаемся ими,
То уж лучше, когда мы молчим.
Душа обязана трудиться,
Душа обязана страдать,
Душа обязана молиться,
Душа обязана рожать.
И всё же, кто она такая,
Владыка совести моей
От первых до последних дней?
Похоже, девка крепостная.
2017
На жёлтой панели и синей панели
Два лунных пятна неподвижно сидели.
Желтело на жёлтой панели пятно
И в синее было оно влюблено.
Но только в стекле, где луна, преломляясь,
Рождала два блика — те блики сливались.
Вдруг ветер! И скрылась за тучей луна,
А комната стала, как небо, темна.
На серой панели и серой панели
Два лунных пятна, как две смерти, чернели.
Чернели вдоль стен многолетние щели,
Чернел силуэт человека в постели,
Чернели на тумбочке две карамели,
Чернело жилище, сжимаясь в пятно,
И в небо пустое смотрело окно.
Боль ты моя душевная,
Женщина оглашенная,
Ходишь по свету, маешься,
Веря в иной удел.
Плюнув на сытых котиков
С их показной экзотикой,
Будешь любить невротика —
Гения не у дел.
Будешь жалеть обиженных,
Будешь кормить униженных,
В шубке из кроликов стриженных
Будешь встречать февраль.
Всё в тебе перемешано,
Всё на тебя повешено.
Боль ты моя безгрешная,
Вызревшая печаль.
2017
Ну да чёрт с ним, с ценами.
Неприятно, но что ж...
Были б чувства бесценными,
А не те, что за грош.
За дождями и грозами
В магазин не ходить,
За румянец твой розовый
Не заставят платить.
Если что-то не сходится —
Не твои ли дела?
И не ной! Богородица
В нищете родила.
Ноябрь 2017
Мастерство — не завидный дар,
А талант — не китайский шёлк.
Чаевые берёт швейцар,
Мастерам отпускают в долг.
И себя уже не сберечь,
Когда будет предъявлен счёт —
Либо сердце придётся сжечь,
Либо печень орёл склюёт.
Мастерам рукоплещет глушь,
Превращая искусство в ложь.
Вдохновение — в горле сушь,
Когда в сердце вогнали нож:
Если вынешь — мгновенная смерть,
Боль — единственный способ жить.
Даже если пропьёшь мольберт,
Мастерство не дано пропить.
2017
Днём приходят они с подарками.
В белой обуви. Но без лиц.
И прельщают речами жаркими,
И летают не хуже птиц.
А в ночи языками цокают,
Словно сыплют к ногам серебро,
И, забравшись в окно по цоколю,
Заползают змеёй под ребро.
Говорят о любви возвышенно,
Разливая в бокалы яд.
И под крышами, и над крышами,
Да и там, где бываем выше мы,
Голоса их повсюду звучат.
А когда их не слышишь — бесятся
И готовят такой елей,
Чтоб за благо ты счёл повеситься
На чарующих струнах дождей.
2017
Нас в детстве эта дверь пугала,
За ней — ступени в глубь земли,
А там — соседские подвалы
И свет, повешенный в пыли.
Подземный мир, манящий, жуткий,
Как пьяный сторож дед Андрей —
Он страшен был и грязной шуткой,
И непонятностью речей.
Казалось, там таится кто-то,
Как воплощенье силы злой.
Лишь только сунься — и в болото
Тебя затянет с головой.
В те годы мы не понимали,
Что этот страх — по сути, страсть.
И, как Кощей в ларце, в подвале
Хранит своё бессмертье власть.
2017
«Беги из дома своего. Место нечистоты есть дом»
Будда
Что он имел в виду,
Когда говорил «Беги»?
Праздную суету?
Что близкие все — враги?
Наверное, был он прав,
Когда понимал, что дом
Способен, тебя подмяв,
Изысканным стать врагом.
И я б устремился прочь,
Оставив халат коту,
Чтоб в предновогоднюю ночь
Постичь его пустоту.
Но женщина так тепла,
И взгляд её так горит,
Что даже душа — дотла.
А Будда под ёлкой спит.
2017
Знаешь, как это бывает?
Жмут ботинки, колет свитер,
И за шиворот стекает
Дождь, поскольку сломан зонт.
Вечно денег не хватает,
Но при этом пьёшь «Бифитер»,
А когда душа страдает,
Шлёшь рубли в какой-то фонд.
Как мудра бывает глупость,
Перемешивая скупость,
Будто в дьявольском салате,
С несуразностью щедрот.
Жизнь теряет однозначность
И, над разумом дурачась,
Словно старший по палате,
В процедурную зовёт.
За окном — тоска, ненастье.
Выпал снег — и тут же счастье.
Только город в белом свете —
Словно праведник в гробу.
Знаешь, как это бывает?
Если жизни не хватает,
Будешь дуть с мечтой о флейте
В водосточную трубу.
2018
Ты меня пока не зови,
Я ещё не совсем готов.
Что я думаю о любви?
Без тебя её нрав суров.
Не хватает пока мне сил
Сделать так, чтоб гордилась ты.
Помнишь, я тебе приносил...
И сейчас вот ношу цветы.
Ну конечно, не в этом суть.
Это так — покаянный жест.
Вот бы время назад вернуть
И у дома в саду присесть.
Прикоснуться к твоей любви,
К простоте очень важных слов.
Мама, ты меня не зови.
Я пока ещё не готов.
2018
Где вы, гирлянды и лоскутки
Нашего детства? С лёгкой руки
Белую щепку летний поток
Нёс по бурлящим спинам дорог.
Пенился ливень в крыльях грачей,
Падали стены в скрипе качель.
Взлёт и паденье, вижу — не вижу
Маму в окошке, мокрую крышу,
Красный, как туфли, велосипед,
Чёрные платья — умер сосед,
Бледные лица — руки ко ртам...
Мама! Мне страшно. Это не к нам?
Всё, что осталось — папин велюр,
Бежевый шарфик и абажур,
Старый за шкафом фотоальбом,
Галстук-удавка — мне на потом...
Письма всё реже. Женщина ждёт.
Днём молчалива, ночью поёт,
Ждёт и латает (всё ей с руки)
Детства гирлянды и лоскутки.
За окном по белу снегу
Старики идут за хлебом.
Кто кого ведёт за руки?
То ли он? То ли она?
Прижимаются друг к другу.
Ветер снег несёт по кругу,
Словно хочет на поруки
Взять их снежная страна.
Эти скользкие дорожки
И коварные порожки
До ближайшей хлебной лавки
Нужно, как высотки, взять.
Купят хлеба, а на сдачу
Он, наигранно дурачась,
В том отделе, где булавки,
Ей позволит «загулять».
А потом назад дорога.
Даже радостно немного.
Путь их чист, как своды церкви,
Серебрится старый двор.
А она булавкам рада,
Как заслуженным наградам.
Значит, чувства не померкли,
И не высох разговор.
Я давно слежу за ними —
За чужими, но родными.
Их фигуры — как пометки
У романа на полях:
Это то, что очень важно,
Может, больно, может, страшно.
Но склонились даже ветки
В знак почтенья на ветрах.
Старики идут за хлебом
И по снегу, и по небу,
И всё выше с каждым годом
Поднимается их ход.
А они идут сквозь вьюгу,
Прижимаются друг к другу,
И неведомо народу,
Кто кого ещё спасёт.
Январь 2018
С чего поэты плачут в феврале,
Ища чернила и ловя пролётки?
Февраль — магистр. В чёрно-белой мгле
Он медленно перебирает чётки.
И в полной тишине ложится снег,
В сугробы пряча данное мне время,
Чтоб я забыл, который нынче век,
Чтоб я по снегу прогулялся с теми,
Чья плоть вросла в монгольские пески,
Чья кровь текла по руслам рек великих,
Чьи души, поднимаясь, как ростки,
В эллинских воплотились базиликах.
Всё это — окровавленный алтарь
Большой любви, пьянящей разум негой.
Но за окном господствует февраль.
А в феврале мы — подданные снега.
Сгорит в пожаре рукописный лист,
И годы рукотворный храм разрушат.
Лишь снег бессмертен, холоден и чист,
Как в нём угомонившиеся души.
2018
Скажите, вы знаете, почему
У рыбы отсутствуют уши?
А я вам точно скажу: потому,
Что рыба всем телом слушает.
Рыба — тончайший звукосниматель,
С ней космос общается под водой.
Это вам не скучающий обыватель,
Который жизнь познаёт головой.
Что такое дырочки в голове
И мир, через них входящий?
Да это как в бункере на войне
Или как у Кобо Абэ — «человек-ящик».
Рыба — это совсем другое дело,
Быть с ней на связи — большая честь.
Вот вы бы сумели слушать всем телом,
Каждой клеточкой, что у вас есть?
А если вдруг полетать захочется,
Ладонью коснёшься рыбы — и тут
Забудешь фамилию, имя и отчество,
Когда чешуйки к тебе прильнут.
Что толку жаловаться на беды,
Не зная, зачем они посланы вам.
Сделайте рыбу своим полпредом
И научитесь читать по губам.
2018
Я знаю, как убить поэзию.
Всё начинается с порядка,
В котором нет к себе претензий,
В котором ты всегда над схваткой,
В котором ты достиг, по сути,
Всего, о чём мечтал в начале —
Там нет мучительных распутий
И разрывающей печали.
Я знаю, как убить поэзию:
Как и любовь — расчётом точным,
Где разум отсекает лезвием
Всё лишнее и всё порочное.
А все оставшиеся годы
Ты лучшим посвятишь курортам
И будешь постигать свободу,
Как женщина после аборта.
2018
Мне кажется, мир, не стесняясь, флиртует со мной:
То солнцем ласкает, то целится в сердце грозой,
То на ухо шепчет дождями какой-то секрет,
То снегом ложится на плечи и греет, как плед.
А то вдруг напустит тумана,
Как женщина спьяну.
Мир! Ты пьёшь временами?
А утром с похмелья — цунами.
Мне жалко японцев, когда приключается с ними напасть.
Но эта стихия — не больше, чем женская страсть.
И кто им, беднягам, втолкует,
Что мир так со мною флиртует?
2018
«На свете счастья нет,
Но есть покой и воля»
А. С. Пушкин
Вы верите, что в жизни счастья нет,
Но вместо счастья есть покой и воля?
Да, так сказал блистательный поэт —
Не менее, но всё же и не более.
Доспехи воли — мёртвенная твердь,
Покой — ничто: ни радости, ни боли.
Похоже, что поэт поверил в смерть,
Как в избавленье от своей юдоли.
Достойный выбор гордого раба.
Но счастье только вольным лечит раны,
Когда бросает вызов им судьба
Не на дуэли, а на поле брани.
На торсах уркаганов — тот же след,
Подобный древней надписи наскальной,
Иглой по телу: «В жизни счастья нет».
Не очень глубоко. Но как брутально!
2018
Столичное кресло — не царский трон,
Купивший его — не царь.
И если корабль гудит, как слон,
Он вовсе не божья тварь.
А если в урнах искать ответ,
Как сделать судьбу иной,
То можно поклясться, что правды нет,
Собственной головой.
Когда ж затрепещет рука в руке
И шёпотом станет взгляд,
Почуешь, как зреет вода в реке,
А в теле гадюки — яд,
Как женщины прячут от зла детей,
Киты уходят на дно
И как высасывает суховей
Из мёртвой лозы вино.
Почуешь, как вломится вещий сон
И как задрожит алтарь,
Когда царя поведут на трон,
И что это значит — царь.
2018
Зиме осталось два-три дня,
Но гостья явно время тянет.
Пока не выпьет всё до дна,
Она из-за стола не встанет.
Ей надобно ещё поныть,
Что жизнь скучна и беспросветна,
Что никого нельзя любить,
Поскольку чувства безответны,
Что нынче под ногами скользь
У всех подряд и без разбора:
Одни живут наперекос,
Другие ещё хуже — воры.
Её последняя пурга
Ложится бранью на застолье,
Где нет ни друга, ни врага,
Где только с виду всё пристойно.
И ей уже сказали в лоб,
Что чёрно-белый мир наскучил,
Как скисший за окном сугроб,
Как хроники из жизни чучел.
Но ей осталось два-три дня.
Исход зимы исполнен грусти.
Пока не выпьет всё до дна,
Хоть и не любит — не отпустит.
2018
Меж нами правды нет, но есть слова,
К которым сердце искренне готово.
Высоких чувств тугая тетива
Живёт не правдой, но искусным словом.
Метафоры стыдливая вуаль
Подобна маске на лице у труса.
Ты хочешь правды, но рискнёшь едва ль
Разрушить миф изысканного вкуса.
Всё будет повторяться день за днём:
Слова, дела, размеренная поступь,
Возможно, даже танцы под дождём.
А после что? Скажи, что будет после?
2018
Думайте глубже, пожалуйста, глубже.
Не оставляйте меня одного
В этой июльской сияющей луже
Детства подраненного моего.
Думайте глубже — до гула ночного
Майских жуков, залетающих в свет,
Думайте глубже — до первого слова
И до любви необъятной в ответ,
До карусели с облупленным пони,
До крепдешина у маминых ног,
До удивительных красок спросонья
И до стопы, уходящей в песок.
Думайте глубже — до мелких песчинок,
Колющих, жгучих в полуденный зной.
Думайте глубже — до слёз беспричинных,
До нежеланья вернуться домой.
Думайте глубже и легче, и проще,
Словно играя в серсо,
Словно ребёнок в желтеющей роще
Мамино ищет лицо.
2018
Кого-то в капусте нашли, а меня
В пучине морской рыбаки.
Я в детстве верил: моя родня —
Могучая рыба-кит.
Она сильней африканских львов
И больше, чем остров Крит.
Но главное — может понять без слов
Могучая рыба-кит.
А если мной овладеет страх,
Почувствует и защитит
Живущая в заповедных морях
Могучая рыба-кит.
Кого-то туманная даль зовёт,
Кто-то уходит в скит.
А мне бы в море, где в бездне вод —
Могучая рыба-кит.
Когда моё тело станет, как лёд,
А сердце навек замолчит,
Меня в просторы свои заберёт
Могучая рыба-кит.
2018
Рвётся не там, где тонко,
А там, где грубее ткань,
Там, где слова ребёнка
Кроет мужская брань,
Там, где не обожают
И не целуют рук,
Но беспощадно жалят
И бесконечно врут.
Может служить веками
Тонкого шёлка нить,
Созданная руками
Тех, кто умел любить.
Хоть беззащитна нежность,
Логике на перекос
Мрачная неизбежность
Рвётся, как в море трос.
Что бы нам ни пророчили,
Всё же поймут потомки:
Чувства самые прочные —
Те, что самые тонкие.
2018
Впервые мы увиделись в тот год,
Когда быть вместе срок ещё не вышел.
Искрился снег на полусонных крышах,
И собирался с кладбища народ.
Промозглый день заглядывал в окно,
Рассматривая стулья, табуретки,
Лапшу, кутью, несвежие салфетки,
Компот в графинах, красное вино.
Нездешним светом был наполнен зал,
И взгляд её торжественно-печальный
Настойчиво на танец обручальный
Меня, оторопевшего, призвал.
Какая блажь — на танец в скорбный час
В убогой общепитовской столовой,
Где запивают водкою дешёвой
Всё сказанное кем-то не про нас.
Но танец наш случиться мог лишь здесь,
Где всё понятно, правильно и просто,
Где на подошвах тает снег с погоста,
И каждый звук доносится, как весть.
Мы закружились среди пьяных лиц,
Таких родных, нелепых и несчастных,
Два посвящённых, в этот миг причастных
К движению небесных колесниц.
Её рука, согрев моё плечо,
Во мне рождала будущего слепок.
Но день иссяк. И только напоследок
Она сказала: «Встретимся ещё».
Что это было? Может, вещий сон?
Была ль она? Как звать её? Откуда?
Но наяву во мне созрело чудо —
Я точно знал: я с нею обручён.
С тех пор мы не встречались, но одно
Меня томило долгими годами:
Зачем случилось это между нами
И кто смотрел на нас через окно?
Похоже, нерушима эта нить,
Настолько, что порою мне казалось:
В тот день ко мне моя явилась старость,
Чтобы меня на жизнь благословить.
2018
Я под шум твоей крови хочу засыпать,
Как у моря ночного бриз.
Я хочу, чтоб во мне проросла твоя стать,
Но без роскоши царских риз.
В твоей поступи — гордая стойка змей,
В твоём голосе — гул веков.
Я мечтаю, под запахи кожи твоей
Насмотреться невиданных снов.
Не растрачивай жестов своих красоту
На незначимые дела
И не множь пустоту, пустоту, пустоту...
Повторяя чужие слова.
2018
Я боюсь несчастливых людей,
Тех людей, что любви не имеют,
Но упорно разумное сеют
И рожают несчастных детей.
Станет домом родимым для них
Дом, где сердце тоскует по правде,
А душа — словно жемчуг в ломбарде
Средь крестов и колец золотых.
Я боюсь их, как ладана чёрт,
Лишь услышу елейные речи,
Как они берегут нас и лечат,
Чтобы мы не упали за борт.
Я боюсь, но почти полюбил
Их простые радушные лица,
Их умение дружно напиться,
Не жалея ни денег, ни сил.
Чуден мир несчастливых людей.
Они верят, что верят, и знают,
Что счастливую жизнь созидают,
Строят храмы и бьют лошадей.
Я заел свои боли солёной водой
На песках золотого Крыма,
Я упал на волну и ушёл с головой
В неразгаданный мир караимов.
Как приятно плыть облаком, бросившим тень
На косяк серебристой кефали,
Пригласить на свиданье прекрасную лень
И предаться невинной печали.
Одиночества нет — есть призыв красоты
Погрузиться в иные просторы,
Где откроется истинный смысл суеты,
Где бессмысленны всякие споры,
Где ясна изощрённая миссия слов —
Быть фасадом скрываемой сути
И рождать миражи для пытливых умов,
Как надежды в сиротском приюте.
Я заел свои боли солёной водой
На песке, как на царской посуде.
Я завёл свой последний роман с красотой.
Одиночества нет. И не будет.
2018
Набухли листья на деревьях,
Полезли черви из земли,
И голос за соседской дверью
Почти рыдает о любви.
По ощетинившейся крыше,
Как по собачьему хребту,
Лупцует дождь, и страстью дышит
Гроза, пронзая высоту.
В природе кончилось терпенье,
В природе всё сошло с ума,
И вламывается вдохновенье,
Как наводнение, в дома.
Мир, как в купель, опущен в воду —
И грозный шпиль, и властный герб.
Поэты чувствуют свободу,
Градоначальники — ущерб.
Но нет суда твореньям вешним.
Да и какой возможен суд?
Простор пугающе безгрешен,
Когда кругом дожди идут.
2018
Имя твоё — греческое,
Хватка твоя — купеческая.
Так уж учили жить:
Подороже продать,
подешевле купить.
Дома твои из ракушечника
Только с виду игрушечные —
Твёрдо, упёрто стоят
Лет по сто пятьдесят.
Стены толщенные,
Окна — как бойницы.
Платят священники —
Строят пропойцы.
Хитрые бестии
Гильдий купеческих
Спорят о чести!
Строят Отечество.
Хватит судилищ,
Кто свят, а кто клят —
Станет чистилищем
Ставрополь-град.
Здесь по священнику —
Каждому ссыльному,
И приобщение
К месту могильному.
И аферистам,
ждущим наживы,
И декабристам,
были бы живы —
Всем по священнику
выделит вольница.
Стены толщенные,
окна — как бойницы.
Знать, основательны
были строители
И обитатели
этой обители
С вечною злостью
в душе к мироедам,
С медным крестом
от почившего деда
И многотысячным шепотом:
«Выживем!»
Как же не выжить им?
Выживут выжиги!
И будут над ними сиять в полнеба
Храмы, как выстраданная мечта.
Это и есть Ставрополь — город хлеба?
Нет. Это — город креста.
Здравствуй. Мне уже не больно.
Я по-прежнему такой —
Не люблю самодовольных,
Иногда хожу в запой.
Ты права — бесперспективен.
Что там «нет» — я знаю сам.
А вчера, когда был ливень,
Я вознёсся к небесам.
Нет, серьёзно, так бывает —
Схватишь мысленно струю...
Дочка? Нет, не забывает.
Да, по-прежнему, люблю.
Погоди, ведь я о главном —
Там, и правда, хорошо.
Что? О чём ты? Вот и славно...
Ладно, ладно, я пошёл.
2018
Ты хочешь сложно, но попроще,
Ты хочешь страстно, но с умом,
Ты хочешь, как в тайге, но в роще,
И чтоб всё сразу, но потом.
Так и полёт твой долгожданный
Свершится, но не высоко —
Меж абажуром и диваном.
«Всё сложно», — скажешь ты легко.
2018
Память пишется акварелью,
Чтобы мы не сошли с ума:
В ней припудрены, как метелью,
Полусказочные терема.
Размывается в красках горесть,
Как ушедших друзей черты,
Как залитая водкой совесть
В пятнах праздничной суеты.
Память пишется, как икона.
В ней не образы, но образа —
Не приблизишься без поклона
И без слёз не шагнёшь назад.
Нет в ней правды. Но есть иное —
То, что манит, как тайная дверь:
Не покойники нас беспокоят,
А крадущая жизнь акварель.
2018
Не кори. Позволь мне погундеть.
Ты же знаешь, всё это беззлобно.
Просто не могу я больше петь
И стыжусь быть слишком многословным.
Не кори. Позволь побыть в тоске.
Нет, не потому, что я несчастен...
Просто мир наш — замок на песке,
А в тоске я к большему причастен.
Не кори. Сегодня я напьюсь,
Чтобы до утра расстаться с телом.
Как же я любить тебя боюсь.
Вот и это лето пролетело.
2018
Это вовсе не то, что тревожит,
Это вовсе не то, что болит.
Просто время в моей прихожей,
Попрощавшись, уйти не спешит.
Теребит оно ручку дверную,
Пряча в сумерках выцветший взгляд,
Словно просит налить отходную.
Я налил бы, да руки дрожат.
А земля под ногами, как кожа,
Дышит жизнью сквозь этажи.
Я и время — стоим в прихожей
И за спинами держим ножи.
Не остаться, но не расстаться —
Вот где надобно мастерство,
Где бессильны законы братства,
Где беспомощно колдовство.
Всё сметёт уходящее время,
Словно вздыбленная река,
Словно молот, вошедший в темя
Обезумевшего быка.
Мы одни. Мы стоим в прихожей.
И ножи за спиной у нас.
Я и время. Мы так похожи.
— Хочешь выпить?
— Который час?
2018
Коньяк и шахматы — классический набор
Для тех, кто потерял уже надежду,
Что в жизни преуспевшие невежды
Когда-нибудь поймут их разговор.
Храните нишу в сердце иль в душе
Для тонких знатоков игры искусной.
Не верьте болтунам — коньяк не вкусный,
Но с ним порой, как с милым в шалаше.
Доска раскрыта, и полна бутыль.
Какое нужно нам ещё убранство?
Я ухожу. Но остаюсь в пространстве
Как свет, как звук, как запах и как пыль.
2018
Не мани меня полной луной
И к чертям на обед не зови.
Я на празднике этом чужой —
Мне не надо любви без любви.
Видишь жёлтые листья в снегу?
Так с порога целует зима,
А потом запускает пургу
И заносит по крыши дома.
В этой сказке недолго пропасть,
Потерявшись в снегах с головой.
Не играй в леденящую страсть,
Не мани меня полной луной.
2018
Отпылался октябрь, отдымился,
Отгремел водосточной трубой,
Словно кто-то от нас откупился
Щедрой данью листвы золотой
И ушёл, помахав на прощанье
Паутиной над краешком крыш,
Уподобив Святому Писанью
Потускневшие краски афиш.
Где-то ходит ушедший по свету,
В многоликие маски рядясь,
То загонит в овраги карету,
То невесту закутает в бязь.
Обветшалые чувства латает,
Безнадёжные рвёт и — прощай!
Он проходит по самому краю,
Словно тень, у огня трепеща.
То растает в морщинах ладони,
По которой гадалка бубнит.
«Помнишь? Помнишь?» —
И кто-то вдруг вспомнит.
И ушедшему в спину глядит.
Проплывёт над заборами солнце
Пожелтевшим последним листом
Постучится тихонько в оконце
И утонет в реке за мостом.
В нашу дверь никто не постучит,
Наших снов чужие не коснутся.
Нам с тобою суждено проснуться,
Когда неба голос отзвучит.
Наших рук никто не заберёт,
Наших губ никто не поцелует,
Только дождь рассеянно рисует
Вдоль стекла свершившийся полёт.
Непонятна, но значима связь
Двух переплетающихся знаний,
Где на место растворённых граней
Мы вступаем, смерти не боясь.
Разомкнётся лиц горячий круг,
Расплетутся руки, и к рассвету,
Заскользив беззвучно по паркету,
В дверь войдут реальность и испуг.
Спи, родная, внемли небесам
И легко не доверяйся прочим.
Я пока ещё не знаю сам,
Что нас ждёт на дне бездонной ночи.
Машины в тумане, как рыбины в мутной реке.
Лукавый расставил на отмелях лунные сети.
Горит светофор, как окурок в застывшей руке,
И холод на цыпочках ходит по лестничной клети.
А можно, как в детстве, укрыться домашним теплом,
Поверить, что ты и любим, и талантлив, и вечен,
И, глядя, как рыбины бьются в сетях за окном,
Шептать благодарность за чудный рождественский вечер.
2018
Когда становится нелепой
Привычка нравиться другим,
Перестаёшь и верить слепо,
И речи обращать к глухим.
Из жизни исчезает прелесть —
Ты сам себе не можешь лгать,
Но начинаешь вдруг, не целясь,
В желаемое попадать.
И близких душ святая нежность
Наполнит опустевший дом,
Теперь уже как неизбежность,
Как тишина перед дождём.
2018
Бесполезен уже и крик.
Легче голым уснуть в снегу.
К скудоумию я привык,
К скудочувствию — не могу.
Беспорядочная любовь,
Если вдуматься, — не порок,
Но крушенье порядка слов,
Из которого вырос Бог,
И крушенье порядка стен,
Где веками вершили плач.
Так приходит пора подмен,
И грохочет парад удач.
2019
И просторы земные, и воды солёные
Соразмерны с рабочим столом.
Это вам не тоска, когда ночи бессонные
Наполняют неведомым дом.
Я давно уже там. Там, где, видимо, родина.
Ей служу, как могу. Правда, нет у меня
Ни казны и ни войска. Лишь вера и вроде бы
Уходящая в вечность родня.
Не земля под ногами, но сорокалетие
Тех заветных пустынных песков,
Где начало дорог, уводящих в бессмертие,
Где не нужно ни слов, ни крестов.
2019
Я узнаю людей по тени,
По послевкусию — еду,
Талант — по качественной лени,
Любовь — по взгляду на бегу.
Если время возьмёт за зоб
Всех владеющих словом,
Значит, в нём родится Эзоп
На правах священной коровы.
И не ведомо никому,
Чем слова его обернутся.
Лишь бы сызнова не ко дну —
За романтикой революции.
Наш мир — приют для чувств осиротевших.
Когда любовь приходит в этот дом,
За ней по коридорам опустевшим
Они крадутся и следят тайком,
Пытаясь угадать в случайном жесте
Иль в шёпоте скрываемых речей,
Кто нынче будет удостоен чести
Быть названным в числе её детей.
А что любовь? Ей выбор недоступен.
Она сама — подранок, и сюда
Пришла, чтоб убедиться: мир преступен,
Но чувства в нём родятся иногда.
2019
То ли бесы его повесили,
То ли кто-то помог уйти.
Там, где люди роднятся с бесами,
В топях сходятся все пути.
И неведомо, что печальнее —
Жизнь кудрявая или смерть,
Если праздники — жест отчаянья
И лукавая круговерть.
Что за сила его за грань вела
То в поэзию, то в запой?
Может, нежная длань архангела
Помогла ему с той петлёй?
Кто-то падает от усталости,
Кто-то от нежеланья жить.
Милосердие выше жалости
И призвания всех любить.
Вишни красные, земли чёрные
Да ржавеющие поля —
Это вечно. А мысли вздорные —
Это мёртвая, брат, петля.
2019
Не говорите мне о ней,
Её я знаю лучше вас.
Мы с ней прожили столько дней,
Мы с ней ругались столько раз,
Что легче было развестись
И разбежаться навсегда.
Она мою ломала жизнь,
Моя любовь, моя беда.
Но лишь она могла простить,
Но лишь она могла понять,
И только с ней я мог грустить,
Когда ушла из жизни мать.
Не говорите мне о ней
Ни плохо и ни хорошо.
И даже ты, мой друг, не смей!
Я неспроста её нашёл,
И будь, что будет — я готов.
Не говорите мне о ней.
Нам хорошо без лишних слов
С бедовой Родиной моей.
2019
Не надо рвать сердце, аорту, гортань,
Всё это — избитые штучки.
Попробуй забыть про площадную брань
И трезвым дожить до получки.
Не надо обиды свои превращать
В набат, предназначенный бедам,
И задницей голой не стоит стращать
Видавшего виды полпреда.
Жесток этот мир. Но, других теребя,
Взывая к потерянным душам,
Ты сам-то кого-нибудь, кроме себя,
Способен хотя бы послушать?
2019
Напой, моя душа, мне эту песнь
О позабытых в море моряках.
Не люди их забыли. Бог забыл.
И в этом одиночестве кромешном
Им в Зверя превратиться не дала
Одна лишь память о любви далёкой,
О материнской трепетной любви —
Она сумела сохранить в их лицах
Всё то, во что мы рады слепо верить.
2019
Электричество, газ, вода,
Да ещё занавески на окнах
И возможность хоть иногда
Утопать в ароматных локонах.
Ну, а чем ещё в остальном,
Кроме рюшечек и десертиков,
Отличается милый дом
От обычной камеры смертников?
Сколь отпущено баловству,
Пусть изысканному, пусть комфортному?
Мало разницы, по существу,
Между Лондоном и Лефортово.
2016
Одинокий фонарь за окном.
Вот уже сколько лет по ночам
Я учусь у него терпимости.
А когда научусь, то, наверно,
На меня точно так же из мрака,
Закружась, полетят мотыльки.
2019
Я ночи люблю за то, что они терзают меня
И варят мне зелье, которое спать не даёт,
Счищая с лица, как коросту, мраморный лоск
И слёзы рождая источником чистым в груди.
Достало бы сил донести эти слёзы до глаз,
Как в ягоду сок, как в сердце твоё любовь.
2020
Скажи, ты знаешь, где родина птиц?
На севере или на юге?
Спроси об этом своих сестриц,
Летящих вперёд по кругу.
Известна им магия здешних мест,
Где вечен сезон охоты.
Их родина там — в просторах небес,
Хоть гнёзда и вьют в болотах.
Их шеи режут струной закат,
Их крылья взбивают вьюгу.
Они никогда не летят назад —
Лишь только вперёд. По кругу.
2019
А закончится всё очень быстро,
Как чужая любовь за стеной.
И нелепый роман беллетриста
Завершится банальной строкой.
И не будет ни звёзд полуночных,
Ни растаявшей в море луны.
Время вышло. Конец полномочий —
Ни ответственности, ни вины,
Ни борьбы за земные владенья,
За права на убогий мирок.
Мы останемся, как вдохновенье,
От реальности на волосок.
В тишине между спорами вздорными
Ляжем рифмой на белых листах,
Будем пахнуть кофейными зёрнами,
Будем водкой горчить на устах.
Будем двигать могучими крыльями,
Занавески тревожа в окне,
Будем царственными и бессильными,
Словно вещие знаки во сне.
2019
Талант не важен и не нужен —
Не он меняет времена.
Его тогда зовут на ужин,
Когда окончена война.
Когда ещё саднят потери
И опьяняют барыши,
Таланту открывают двери,
Чтоб он исполнил для души.
Душа спешит прикрыть пустоты,
Оправдывая суть побед.
Она готова на щедроты,
Коль своего таланта нет.
А в общем-то, талант не важен,
Хотя, конечно, без него
Теряют прелесть даже кражи
И не снимается кино.
2019
На вокзале галдёж, суета...
Едут к морю, а я здесь от скуки.
Я б уехать хотел навсегда
В древний город Великие Луки.
Говорят, там разруха и грязь,
Нищета довела до предела,
Мужики пьют с утра, не стыдясь,
И слоняются днями без дела.
Ну а мне, хоть убей, хорошо,
И сжимается сердце от муки,
Лишь услышу, что поезд пришёл
И ушёл на Великие Луки.
Что мне в имени этом? Бог весть.
Чистота первозданная что ли ...
Та, которая выше, чем крест,
Та, которая больше, чем воля.
Может, блажь, но отрадно мне жить,
Оттого что с собою в разлуке
Дан мне шанс бросить всё и купить
Свой билет на Великие Луки.
Обычно под конец апреля
Нам отключают батареи,
А до тепла ещё дней пять.
Разлёгся холод на диване.
Колючий свитер, чай в стакане.
Тоска, безделье, благодать.
Есть прелесть в этом межсезонье.
Не брит, не чёсан, взгляд бизоний,
Живёшь не нужный никому.
Да и тебе никто не нужен,
Ты сам себе готовишь ужин
И точно знаешь, что к чему.
И в этой затрапезной воле
Вернётся хлеба вкус и соли
Без всяких кулинарных чуд.
И лук нарезанный вкуснее,
И одиночество острее,
И не пугает божий суд.
Люблю, когда горят костры,
Когда октябрь полон дымом,
И мы, уже не молодые,
Заходим в старые дворы.
Там запах старых простыней
И спины выгнутых подпорок,
Играют дети у дверей
Вареньем пахнущих коморок.
Там, как давнишняя мечта,
Меж крыш просвет небесно-синий,
И бабка (Ксения? Аксинья?)
Всегда любезна и мрачна.
Там мать зовёт меня к столу,
Отец быть трусом запрещает,
И духовой оркестр играет
В начале мая на углу.
Вот так замрёшь, прижавшись лбом
К забору, пахнущему детством,
И примешь сердцем, как наследство,
Сиротство досок подо мхом.
Минуло время суеты...
Неслись, потом брели, сутулясь,
Но в этом дворике сомкнулись
Времён незримые следы.
Хранит их таинства земля
В забытом закутке за домом,
И к горлу подступают комом
Удары по ветру белья.
— Дед, скажи, только честно,
Кто в мире самый сильный солдат?
Дед понову забьёт самосад,
Задымит: «Кто? Да ты!»
А уж мне интересно...
Знал он цену словам
и не лгал без нужды.
Слышать «ты» было лестно.
Что-то вроде игры,
Где у деда на всё был ответ.
— Дед!
Скажи, только честно...
А ещё у дедули
были белые кролики,
Яблоки «Белый налив»
И белые ночи в июле.
В шкафу — белый китель.
Рассказывать дед не любитель,
Но был он морским офицером в войну,
В атаку ходил не одну... и ко дну —
Тонул в феврале у чужих берегов.
На кухне — гирлянда из белых грибов.
— Дед! А что с ними делать?
— Вот высушим — будет у нас на столе
суп с белым грибом, да ещё в феврале!
Садись-ка, приятель, обедать.
Жилось с ним беспечно.
Всё белое — яблоки, кролики, ночи,
И всё это — вечно!
Дед умер в мае.
Стояли у изгороди сыновья
К отцу лицом
И я рядом с отцом.
Поминали.
И как-то совсем неуместно,
Но вдруг само собою спросилось:
— Дед!
Скажи!
Только честно...
И словно белая ночь разродилась
там у плиты —
Он встал и вышел,
чтоб я услышал:
— Кто? Да ты.
Я в детстве боялся обмана.
Бывало, на улицу выйдешь,
А кто-нибудь: «Где твоя мама?
А может, ты, мальчик, подкидыш?»
Такие вот взрослые шутки...
Бабуля за домом отыщет
И скажет свою прибаутку:
«Милок, будет день — будет пища».
А что те слова означают?
Еды, что ли, всяческой тьмища?
Бабуля борща подливает:
«Вот это — еда, а то — пища».
И если по дури казалось,
Что нужно для счастья три тыщи,
Она не корила — смеялась:
«Милок, будет день — будет пища».
Простые слова, а услышишь —
И сердце становится чище.
— Бабуль, ну какой я подкидыш?
— Милок, будет день — будет пища.
Проснулся средь ночи и слышу —
Как будто звезда мне послала:
«Милок, будет день — будет пища».
А бабушки ночью не стало.
Не похмелье, не приступ сердечный,
Не разрыв с дорогим существом.
Отчего же таким искалеченным
Я себя ощутил этим днём?
То ли эта старуха бездомная,
То ли грязью заляпанный снег,
То ли звуки подъезда бездонного,
Где пропал не один человек.
То ли память моя озадачилась
И запела тоскливо, как альт,
Разрушая привычную значимость,
Как трава разрушает асфальт.
То ли слово, давно уж прощённое,
Шевельнулось осколком в груди,
То ли юность, с мечтой обручённая,
Всё не может невесту найти.
То ли старость, смиряя ребячество,
Показала могучую стать,
И теперь уже не подурачиться —
Только чувствовать, думать и ждать.
Не спится. Я прыгаю в полночь,
В бездонный колодец двора.
А вдруг я, как скорая помощь,
Кого-то спасу до утра?
Усядусь на лавку под светом
И спичку зажгу о бедро.
Швырну на удачу монету.
Орёл или решка? — Ребро...
И вот уже, как на вокзале,
Сижу, растворяясь в ночи.
Скажите, вы что-нибудь знали
Об этой тоске без причин?
Когда, услыхав за домами
Шум поезда в тёмной дали,
Ты дрожь ощутишь под ногами
И холод, и гулкость земли.
Мелькнёт силуэт и исчезнет
В проёме соседских гардин,
И легче — как будто в болезни —
При мысли, что ты не один.
Ты была королевой жеста,
Я словами, как бубном, бряцал.
Называли тебя невестой
Короля городских паяцев.
Я дышал на твои ладони,
Я смотрел на твои лодыжки,
И казалось, что только трону —
И взлетишь ты, как пух, над крышей.
Задыхаясь дорожной пылью,
Ты шептала о скором чуде.
Ах, какими мы раньше были!
Ах, какими ещё мы будем!
И от пяток до самой шеи
Оживал в твоём платье ветер.
Ты похожа была на фею,
Залетевшую в чьи-то сети.
Ты не знала — за домом последним
Нас пронзит свежий ветер с севера.
Станет танец твой облаком медным,
Станет голос мой в поле клевером.
И сорвётся над полем ливень,
Как мечта о далёком чуде.
Ах, какими мы раньше были!
Ах, какими ещё мы будем!
Прижавшись к стене лазарета,
Солдат наслаждается солнцем.
Улитка ползёт по ноге,
Усами бинты изучая,
И след её нитью блестящей
Латает кровавые пятна.
А он улыбается свету
И жмётся щеками к теплу.
В бегущем троллейбусе
между двумя остановками
их взгляды слились,
раздвигая тела пассажиров,
словно бетонные стены усталости.
Лил дождь за окном,
и знамением тайным
обрушился гром на уснувшие крыши.
Она улыбнулась ему и исчезла
за чьей-то широкой бесформенной шляпой.
А он, испугавшись той лёгкости странной,
с которой явилось ему откровенье,
охваченный дрожью, протиснулся к двери...
И вышел,
и брёл,
измеряя шагами
холодную слякоть ночных тротуаров.
Вид из окон ужасен, и трасса гудит по ночам.
Умирающей плотью пронизаны стены в подъезде.
Сотней строк вдохновенных открыл он себя стукачам.
А кому ещё нужен он в этом космическом месте?
Не любимой письмо, не молитва, но тяжба с собой
За крупицы души и за каждое слово для книги.
Обвинитель — тщеславие, главный свидетель — покой.
Обвиняемый — гений, поэт, ленинградский сквалыга.
Он хотел на Васильевский остров придти умирать,
Но решенье суда предписало иные просторы...
Вид из окон ужасен. Стихами балуется знать.
А в подъездах, как прежде, пустые гудят разговоры.
Не хочу уходить не прощённым,
Не хочу, заступив за порог,
Ощутить себя вновь заключённым,
Получившим пожизненный срок.
Ведь зачем-то мне дали коснуться
Тех просторов, где вольно душе
И никто не вершит революций,
Потому что не нужно уже,
Ибо поняли, что справедливость —
Непреложный закон красоты,
Как сошедшая разуму милость,
Как взошедшие в поле цветы,
Как несущее радость общенье,
Как полёт светлячка в темноте,
Как сакральная тайна прощенья,
Без которой не быть красоте.
Пахнет в доме, как в детстве, печёным,
И сирень развалилась в кашпо.
Не хочу уходить не прощённым ...
Даже если не знаю, за что.
17 октября 2022